Ужасно-противные мысли скакали в голове и стучали по вискам, словно кулаки по стене, когда я на следующий день в двенадцать часов пятнадцать минут стоял на улице Марата с тем же фотоаппаратом и прикрученным к нему длиннофокусным объективом.
«А вдруг он здесь один? А где она? Она вполне может веселиться с другим хахалем в той же Москве, а не с отцом. Постой-постой, тебя не туда понесло, а как же обнажённый рисунок? Вот именно — рисунок. Глупо, она может быть только здесь, с ним. Если отец рисовал её обнажённой, значит, обязательно был момент полного откровения — шампанское, поцелуи, разложенный диван. Мы знаем этих художников, рисующих молоденьких девушек без трусиков и лифчиков, они все до единого «падки к сладким пирожкам» — Шекспир: Чёрт возьми, при чём тут Шекспир? Короче, подлый отец приручил Ольгу к себе, и она здесь, с ним. Они вместе придумали Астрахань, которая оказалась Питером для двоих, постелью для двоих, «вокзалом для двоих» — Рязанов: Чёрт возьми, при чём тут Рязанов? А если отец один?».
Моя шпионская дозорная точка была неплохо скрыта тонкими деревьями на той стороне улицы, откуда я следил за красивым особняком «Дома Бажанова» в стиле северного модерна. На фасаде здания висела очень скромная по исполнению, но как бы двусмысленная по содержанию афиша, которая предвещала н е о б ы ч н о е я в л е н и е:
21 НОЯБРЯ. 13: 00.
ПРЕЗЕНТАЦИЯ ГОЛОЙ ВЫСТАВКИ МИХАИЛА САЕНКО.
Я вскинул фотоаппарат, примостил к нему глаз, точно по инструкции навёл объектив на резкость и нажал кнопку затвора, сделав снимок общего вида «Дома Бажанова» с этой самой афишей.
Приглашённый элитный народ постепенно прибывал, он был одет разношёрстно: кто-то изысканно, даже классически, кто-то — в джинсах, джинсовых куртках, слегка потёртых кожанках, но со вкусом самой лучшей рекламы глянцевых журналов.
Отца с Ольгой среди них я пока не заметил.
Дорогие иномарки, среди которых не было ни одной машины «Land Rover» , уже не помещались вдоль здания и стали парковаться через улицу с моей стороны, откровенно мешая моему наблюдению, и я решил немедленно перейти дорогу поближе ко входу.
Но стоять у входа и крутить головой было рискованно и опасно, потому что все гости стекались сюда, и я мог открыто засветиться. Надвинув козырёк бейсболки на глаза, опустив лицо к своей фотокамере, будто наблюдаю за счётчиком плёнки, я влился в общую массу, вошёл вовнутрь здания и тут же попал в перекрёстный сквозняк обрывочных фраз, говорили кто о чём. О японских красках на тигровом жире. О стиральной машине, безжалостно рвущей в клочья дорогое бельё. Об открытии международной выставки автомобилей будущего. О гадкой сиамской кошке, которая писает в тапки приходящих гостей. Об уникальной галерее художника-дельфина в Севастополе. О любимой певице Путина, которая родила два часа тому назад, но: по-моему: не от Путина, я толком не расслышал.
Охранный пост был серьёзным и внушительным. Один из четырёх стражей порядка внимательно изучил мою аккредитацию, заглянул под козырёк бейсболки, вернул мне документ и пропустив дальше.
Ожидая свою очередь в гардероб, я зорко оглядел просторное фойе — отца с Ольгой здесь вроде бы не наблюдалось.
Как только я получил гардеробный номерок, ко мне быстро скользнул молодой стюард и предложил шампанское на подносе. Я молча отказался коротким движением руки и поспешил по ступенькам, ведущим в какое-то помещение.
Это был огромный и ярко освещённый мраморный зал с длинными столами, покрытыми ослепительно белыми скатертями. На столах красовалась щедрая «поляна» бутылок, закусок, всевозможной горячей еды, фруктов, овощей, фужеров, рюмок, чашек и пузатых самоваров.
В конце зала виднелась широко распахнутая большая резная дверь, ведущая в смежное и самое главное помещение, откуда бросались в глаза очертания картин.
Мраморный банкетный зал имел четыре высоких и витых колонны, которые стояли в каждом углу и достигали потолка, украшенного весёлой мозаикой, к одной из таких колонн я очень удачно пристроился сбоку и как бы спрятался, но при этом хорошо видел и вход, и длинные столы, и открытую дверью картинной выставки.
«Мои коллеги фотографы» , которых здесь наблюдалось с огромным избытком, работали иначе: ходили смело по залу, трещали затворами и блистали вспышками ламп, у них — другая цель.
Я же не спешил, ждал, немного волновался, но был весь внимание.
Тысячи жадных губ — мужских и женских — полоскались в бокалах шампанского, рюмках водки, коньяка, виски и вина. Миллионы зубов молотили салаты, терзали куриные ножки, телячьи грудки и прочее, прочее.
Народ прибывал и прямым ходом окружал желанные столы.
В этом океане беспредельного питья и еды я никак не мог отыскать два нужных мне объекта: отца и Ольгу. Неужели ошибся?
И вдруг — чёрт возьми, наконец-то — со стороны картинной выставки вальяжно вошёл в мраморный зал мой отец с бокалом шампанского, на нём аккуратно сидел чёрный кожаный костюм, пиджак был расстёгнут, и под ним ярко горела жёлтая рубаха. По правую руку отца семенил толстый, лысый мужчина и курил сигару, по левую — размеренно шла худая и стройная женщина очень похожая на Ирину Хакамаду. Отец увлечённо о чём-то рассказывал, бурно жестикулировал, и через край бокала плескалось шампанское.
Ольги с ним не было.
Я вскинул фотоаппарат и вспомнил инструкцию: навёл на резкость и щёлкнул затвором, длиннофокусный объектив позволял снимать достаточно крупно, не смотря на то, что человек находился достаточно далеко.
Все трое неспешно подошли к столу, лысый толстяк взял бокал шампанского, сунул в руку «Хакамаде» , поднял свой, и они чокнулись.
Моя фотокамера снова примостилась к зоркому глазу, и снова щёлкнул затвором.
Увы, Хакамада оказалась ненастоящей, я точно разглядел, это был двойник.
И вдруг — чёрт возьми, наконец-то — по залу в сторону отца и его друзей шла: не шла, а порхала: не порхала, а струилась лёгким ветерком в голубом щёлковом платье моя Оленька — свеженькая, чистенькая, похожая на очаровательную живую куколку.
«ОПАНА!» — громко пропела моя душа. — «ВОТ ОНО! СЛУЧИЛОСЬ! ВСЕ В СБОРЕ!» , — я резко поднял фотоаппарат и был наготове, ожидая интересного, разоблачительного кадра.
Подлетев к отцу, Ольга запросто положила руку на его плечо, а лысый толстяк услужливо протянул ей бокал шампанского.
Я быстро щёлкнул затвором.
Секунда — и отец нежно поправил Ольгины волосы, упавшие на лоб, а потом что-то очень лестное сказал в её адрес.
Я в диком ужасе дрогнул всем телом, но сдержался и снова щёлкнул.
Дальше — хуже: для меня, для компромата — идеально.
Продолжая явно хвалить Ольгу, отчего та игриво смущалась, отец взял и надолго присосался к её в щёке.
Я вовремя успел, и кадр был сделан.
Утончённая «Хакамада» дружелюбно улыбнулась Ольге, о чём-то спросила, та охотно ответила и мягко положила ладошку на грудь отца, он засмеялся и тепло прикрыл Ольгину руку своей широкой «граблей».
Я тут же снял эту милую сценку.
Довольный отец смеялся, а Ольга протянула к нему губки хоботом слоника, ожидая прикосновения его губищ. Какой кошмар!
Но я снимал и снимал, компромат набирался довольно успешно.
К весёлой компании теперь подошёл мужчина очень похожий на Владимира Жириновского, пожал руку отцу, поцеловал дамам пальчики, подхватил лысого дядьку под локоть и повёл его в картинный зал.
Поскольку я всё время смотрел в объектив, то сразу заметил — Жириновский был тоже ненастоящий, а двойник.
Отец с Ольгой повернулись спинами, и лиц не стало видно, он привычным жестом крепко обнял её за талию, притянув к своему бедру, и они вышли из кадра.
Я щёлкнул затвором, а мои зубы скрипнули до боли.
Народ резко бросил трапезу, хлынул за «Жириновским» и лысым дядькой, отец с Ольгой на время потерялись.
Мраморный зал пустел, и я последовал за всеми, стараясь прятаться за спины и пробираясь то вправо, то влево в поисках своих «подопечных» , а передо мной невольно стали открываться живописные «шедевры» Михаила Саенко.
Это были двухметровые картины, исполненные маслом и обрамлённые резными полированными рамами. На них блистали в полный рост и в полной наготе известные политики, певцы, актёры, телеведущие и спортсмены: «Ирина Хакамада» , «Владимир Жириновский» , «Филипп Киркоров» , «Ирина Салтыкова» , «Максим Галкин» , «Екатерина Андреева» , «Светлана Хоркина» , «Виталий Кличко». Глаза разбегались. Часть персонажей огромных полотен откровенно стеснялись и прикрывали свои потаённые прелести то руками, то лёгкими платочками, то осенними пожелтевшими листьями, то круглыми блюдцами, то фужерами или чашками. Другая часть была полным бесстрашием в своём обнажённом обличии.
Толстый и лысый дядька с сигарой в зубах должно быть оказался самим Михаилом Саенко, потому что каждый второй пожимал ему руку и говорил что-то хвалебное и приятное.
Я повернулся в сторону и снова увидел отца с Ольгой, они стояли у картины, изображавшей «Ирину Хакамаду».
Я вскинул фотоаппарат и был наготове, плечи и головы посетителей иногда скрывали от меня то его, то её, и приходилось ловить удачный момент.
Глядя на картину, отец наклонился к Ольгиному уху и что-то прошептал.
Я щёлкнул затвором и притаился.
Закончив шептать, он мягко поцеловал Ольгу в мочку уха.
Я тут же щёлкнул.
Ольга повернулась к нему и с улыбкой показала кончик язычка, она играла и веселилась — сучья змейка! Отец оскалился грозным зверем и хотел тяпнуть за этот кончик — игривый сучок!
Затвор фотоаппарата снова щёлкнул.
Теперь их руки схватились сзади «любовным замочком» , а пальцы крепко сплелись.
Затвор не умолкал, щёлкал и щёлкал.
Я заметил, как Ольга замерла, потом резко обернулась назад в мою сторону и сильно забеспокоилась.
К великому счастью спина «Виталия Кличко» случайно, но вовремя закрыла меня.
— Мне кажется… где-то здесь… Костик… — испуганно и тихо сказала Ольга.
Отец удивлённо взглянул на неё и пробасил в своей актёрской манере:
— Акстись, душа моя! Да не услышит ВСЕВЫШНИЙ твоих наивных слов! Костик намертво присох к своему компьютеру, откуда здесь быть ему?!
— Оттуда — вон из тех папарацци… Я, кажется, сейчас видела его с фотиком, а не с компьютером…
— С каким «фотиком»? Он этот «фотик» ни разу в руках не держал! Ты перепутала! Тебе почудилось, душа моя!
— Может… и почудилось… может быть…
— Успокойся и займись мной, мне это так сейчас необходимо!
— Я, по-моему, только тобой и занимаюсь, — улыбнулась Ольга, — и все вокруг прекрасно это видят.
— Вот-вот, — подхватил отец и чмокнул её в носик, — чтобы все вокруг видели! Так и надо! Очень хорошо! Но будет лучше, если станут видеть как можно чаще! Пойдём-ка взглянем на королевские прелести Ирины Салтыковой!
— Уж нет, пойдем-ка взглянем на королевские прелести Филиппа Киркорова! . .
Я сидел за столом в гостиничном номере и пил четвёртую бутылку пива, опрокидывая горло «Балтики» в стеклянную кружку, а передо мной в тарелке лежали куски распотрошенной воблы.
Пил, закусывал и мрачно смотрел в окно на городской Петербургский пейзаж, медленно темнеющий.
В дверь негромко постучали.
— Да-да!
Женщина-посыльная — служитель гостиницы — вошла и сказала:
— Ваш заказ: фотографии и билет на САПСАН!
— Во сколько САПСАН?
— Через два часа, в 17: 30!
— Прекрасно, спасибо, — я встал, взял большой бумажный пакет и билет на поезд.
— Ещё пива, воблы? — спросила женщина.
— Пива бутылки две.
— Сейчас будет! — и она вышла из номера.
Я быстро сдвинул в сторону пивную кружку, тарелку с воблой, пустые бутылки, нетерпеливо достал из пакета кипу фотографий среднего размера и стал раскладывать на столе.
Фотографии убили меня, я увидел в них страшную правду моего дурацкого положения. Я никогда не думал, что существует такая огромнейшая разница между тем, КАК снимаешь, глядя в окошко фотоаппарата, и тем, ЧТО получается в результате. Получилась реальная бомба, которая взорвала мои нервы.
Вот отец целует Ольгу в щёку.
А вот он нежно поправляет прядь её волос.
А тут рука Ольги смело лежит на плече отца, она с явной любовью в глазах смотрит на него.
А здесь Ольга тянет к нему губы хоботом слоника.
А вот — «Хакамада» , она довольная что-то говорит отцу, а тот прижимает к своей груди Ольгину ладонь.
Здесь они сняты сзади, отец обнимает Ольгу за талию, они вплотную друг к другу.
А здесь отец скалится зверем и хочет укусить Ольгу за кончик языка.
Толстый и лысый дядька тычет сигарой в отца, а тот пальцем тычет на Ольгу, она схватила отцовский палец и хохочет.
А вот отец с Ольгой на фоне картины, он шепчет ей на ухо.
А здесь — целует Ольгу в мочку уха.
А тут она вовсю раздула щёки и дурачится, он жмёт их пальцами и смеётся.
Они снова стоят, отвернувшись спинами, их ладони скрепились «любовным замочком».
А здесь отец целует Ольгу в нос.
А вот, наконец, улица — около здания «Дома Бажанова» , отец на руках переносит Ольгу через лужу к своей машине «Land Rover» , она держит огромный букет цветов, а другой рукой обнимает его за шею и нежно прикасается своей щекой к его щеке.
В кармане неожиданно заиграл мобильник, я достал его и увидел, что звонит: Ольга.
— Привет! — бодро ответил я, будто ничего не случилось, а сердце заколотилось и застонало.
— Костик, привет! — раздался радостный голос — Как ты там без меня?!
— Скучаю! Ты-то как, гимнасточка моя?! Кувыркаешься?!
— Ой, кувыркаюсь, не говори! Тренировка за тренировкой, репетиция за репетицией! Устала до чёртиков!
— Да-а, твой тренер видать замучил тебя, гоняет и в хвост, и в гриву!
— Это точно, Костик: гоняет и в хвост, и в гриву!
Я слушал, отвечал, а сам глядел на мерзкие фотографии, где она целовалась и обнималась со своим «тренером».
— Ты хоть к великой русской Волге ходила?!
— Только сейчас оттуда, нам дали полчаса перерыва, и мы с девчонками были! Такая прелесть эта русская Волга: широка, глубока, стройна!
В дверь номера снова постучали, и вошла женщина-посыльная с двумя бутылками пива.
Я заспешил к ней, взял пиво и благодарно кивнул, женщина тут же скрылась за дверью.
— У тебя гости?! Я слышу, кто-то пришёл! — озорно и весело сказал Ольгин голос. — Я ревную!
— Да нет, у нас совещание в редакции!
— А-а-а, ты как всегда погряз в работе!
— Ну да, как и ты: только ты кувыркаешься: со своим «тренером» , а я нет!
— Что-что?! — не поняла она.
— Да ничего! Говорю, что долго беседовать не могу! Когда приедешь?!
— Через дня четыре! Я позвоню!
— Ладно! Звони!
— Всё, Костик, меня в зал зовут! Люблю, целую! А ты?!
Сказать «люблю, целую» я не смог, а просто дал резкий отбой и заорал на мобильник:
— Тебя не в зал зовут, а в постель, сучка!
Меня всего колотило, я закрыл глаза и пытался успокоиться, но ничего не получалось, тогда я потянулся к пивной кружке, взял её, хотел поднести к губам, но рука дрогнула, и пиво плеснулось на одну из фотографий.
Я так обозлился на кружку, что в затылке до страшной боли что-то застучало с грохотом молота и наковальни, а рука размахнулась, и кружка с невероятной силой была брошена в угол комнаты.
Она ударилась о толстый плинтус и глухо раскололась.
От яростного безумия я вдруг совершенно перестал себя помнить, цапнул со стола пустую бутылку и швырнул в сторону шкафа.
Бутылка угодила в его ребро и разбилась.
Нечеловеческий гортанный хрип вылетел из груди, и вот уже вторая бутылка шмякнулась в металлическую дверную ручку.
А третья попала в большое зеркало, висевшее на стене, и густой шумный водопад стекла хлынул на пол.
Дверь наотмашь распахнулась, и ко мне ворвались дежурная по этажу и женщина-посыльная.
— Ой! Ой! Ой! — заголосили они, схватились за головы и помчались назад.
Четвёртая бутылка пива — полная и закрытая — скользнула из моей руки мощной тяжёлой гранатой, полетела точно в дальний стул и с треском расщепила его спинку.
Два здоровых парня-охранника метровыми прыжками влетели в номер, а за ними — моя посыльная, истошно крича:
— Такой был тихий, спокойный, пиво сосал, и на тебе!!!
Я хотел схватить очередную бутылку, но неслабым ударом в лицо был повален на кровать, зато успел при этом вдарить ногой прямо ниже живота одному из парней…
САПСАН мчался с дикой скоростью. Я сидел у окна с большим фингалом под глазом, утопал в кресле и устало смотрел в кромешную темноту, где мелькали огни дорожных столбов и светофоров.
Фингал очень дёргал, и я прикасался к нему пальцем, а глаза всё равно слипались, и ужасно клонило ко сну. Я задремал, и мне сразу почудилось, что стремительно падаю в глубокую тёмную пропасть, где беспорядочно сновали маленькие огоньки. Мне почудилось, что могу неминуемо разбиться, но конца полёта и смертельного столкновения с землёй я никак не мог ощутить, всё падал и падал, а в ушах звенели вопросы:
— Как?
— Почему?
— За что?
— Когда?
Секунда-вторая, и пропасть резко перевернулась, изменив направление моего полёта, и стала горизонтальной длинной дорогой с рельсами, по которой летел уже не я, а сверхскоростной поезд САПСАН.
Он гудел, визжал, свистел, но те двое — застрявшие на рельсах — замерли и не двигались.
Это был отец с Ольгой.
САПСАН приближался, и столкновение казалось неизбежным.
И вдруг стало ясно видно, что отец и Ольга совсем не настоящие, а очень здорово нарисованные на больших листах ватмана.
Безжалостный поезд прогудел в последний раз и разорвал листы ватмана, растерзал на клочья…
Я нажал пальцем чёрную кнопку звонка под номером квартиры 140, немного подержал и убрал руку.
С той стороны зашаркали тапки, мигнуло круглое окошко смотрового глазка, потом щёлкнул замок, и дверь открыла Наталья — Ольгина сестра. На ней висел длинный красный халат чужого размера, который был слабо завязан поясом.
Она держала в руке большую расчёску, неспешно бороздила мокрые чёрные волосы, и гладко прилизанная голова удивительно походила на круглый мяч. На смуглом некрасивом лице не было ни грамма краски, и от горячей воды оно как бы припухло и стало ещё безобразней.
— Привет, — сказала Наталья и вовсе не удивилась моему приходу, удивилась другому. — Ого! Ты откуда такой? — и показала пальцем на мой синяк.
— С поезда… только что… — ответил я очень холодно.
Она неприятно улыбнулась, потому что некрасивые лица всегда рождают подобные улыбки, и спросила:
— Интересно, на каком маршруте раздают такие классные синяки?
— Москва-Петербург и обратно…
Я вдруг заметил, как она странно дёрнулась, а глаза-бусинки сощурились.
— Войти-то можно?
— Входи, — она шагнула в сторону, но совсем немного, почти оставшись на месте, словно в этом была какая-то игривая задумка.
Я пролез в прихожую и конечно задел Наталью — её задумка удалась, она цапнула меня за куртку, чтобы не упасть, и хитро усмехнулась.
— Тамара Петровна спит? . . — спросил я и рванул куртку из её пальцев.
— Мамы нет, она до утра в гостях, — с той же улыбкой ответила Наталья, убрала гребень в карман, облокотилась к стене и показала из-под халата смуглую ножку.
— Жаль… что в гостях…
— У тебя что-то важное?
— Вобщем… да…
— Скажи, передам.
Я внимательно посмотрел на неё:
— А знаешь, наверное, хорошо, что мама в гостях…
— Ты какой-то странный, Костик, и говоришь загадками, и синяк под глазом, а серьёзно — откуда он?
— Упал…
— На что? На большой кулак?
— На грабли наступил, а потом на них же упал, причём на свои собственные: Слушай, ты мне ничего более толкового не хочешь сказать?!
— Ты о чём? — её брови вздёрнулись, но прежнее спокойствие было удивительным.
— А ты сама подумай «о чём»!
— Не пойму тебя. Может горячего чайку с дороги? Или чего покрепче? Я действительно не знаю что предложить «толкового» в двенадцатом часу ночи. Тёплую постель? — Наталья была непроницаема, её спокойствие даже нельзя было назвать «спокойствием» , это был абсолютный штиль.
Я не выдержал:
— Слушай, Наталья, заканчивай! Ты прекрасно понимаешь, о чём я! Я же только что видел, как ты дёрнулась при слове «Москва-Петербург» , будто с тобой кто-то недавно обсуждал этот маршрут, и ты вспомнила! Не так ли?!
— Костик, ты действительно странный — возьми и сразу расскажи тебе, мало ли кто и что со мной обсуждал.
— Так-так, давай-давай! Можно и не сразу! — ухватился я. — Но всё-таки кто-то обсуждал?! Этот кто-то не твоя ли сестра, а? Говори-говори! А может у них были и другие маршруты?! Ты же в курсе всех дел, я чувствую! Тебе сестра молчать приказала, да?! — я упорно давил на неё.
— Ты, Костик, упал не на грабли, а на телеграфный столб, — ответила она, терпеливо выслушав меня, — почему я должна вот так просто всё рассказать? За какие коврижки?
— Коврижки?! — взбесился я и схватил её за горло всей пятернёй, но не сильно, а чуть-чуть. — Хорошо, что тебе надо взамен?! Я сейчас в таком состоянии, что запросто могу придушить, если будешь тянуть!
А Наталья вздохнула и протянула с невероятным сладострастием:
— Наконец-то… наконец-то я чувствую твою руку… я давно хотела этого… я всегда думала: неужели эта рука так несправедливо будет ласкать только одну мою сестру? . .
— Что-что-о-о?!
— «Что-что» , — передразнила она и положила свои мягкие пальцы на мою ладонь. — Дурачок, если возьмешь не за горло, а пониже, будет ещё лучше, вот что, — и она быстро скользнула моей ладонью на свою грудь.
— А ну, пусти! — крикнул я и вырвался. — А ты, погляжу, яблочко не лучше своей старшей сестры, недалеко упало от гнилого дерева!
— Я хоть яблочко, а ты лопух придорожный, на который кое-кто постоянно гадит. Я, Костик, действительно в курсе всех дел и знаю ТАКОЕ, что у тебя волосы дыбом встанут, даже представить себе не можешь, лопушок ты мой.
У нас также ищут:
смотреть бесплатно ебут одну двое, фильм инцест с переводом, адвокат трахнул, ебут пьяную русский, фото как трахаются в общественных местах, порно теща зять инцест, порно рассказы фистинг с мамой, анку пулеметчицу ебут, может ли девушка сама довести себя до оргазма, ебут худую шалаву, выебали пьяную в жопу фото, как дед трахнул внучку, трахнул кокетку, сестру трахнули в анал, смотреть порно видео трахнул девушку сына, скрытые видео камеры инцест мама и сын, телку пяную ебут толпой, фильмы инцест с переводом онлайн, девушка сделает миньет парню, лучший инцест порно ролики, смотреть порно старик трахнул свою внучку, русское порно порвали целку, массаж для сквирта девушки, порно целки видео приколы, трахнул пасынок, vk кончил в попу